С египетскими военными моряками. Гдыня

От редакции

Александр Николаевич Аферьев родился в 1925 году в Муроме, в селе Карачарове, и в детстве, как позже вспоминал, гордился тем, что живет «в том месте, где когда‑то жил богатырь Илья Муромец». В начале 1943 года десятиклассника Сашу Аферьева призвали по особому комсомольскому набору для обучения в Орджоникидзевском военном училище связи, эвакуированном на тот момент в Пензу. Продолжил подготовку он в сержантской школе младших радиоспециалистов в Горьком, затем — в сержантской школе старших радиоспециалистов под Москвой, откуда был выпущен радистом 2‑го класса в звании младшего сержанта. Свой боевой путь совершал в составе 26‑го отдельного полка связи 17‑й воздушной армии. Задачей полка, помимо прочего, являлось радионаведение нашей бомбардировочной авиации на заранее разведанные цели. Сержант Аферьев прошел Молдавию, Румынию, Болгарию, Югославию, Венгрию. Победу встретил в Австрии. Среди наград — орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги».

В 1949 году Александр Николаевич поступил в Военный институт иностранных языков. С 4‑го курса был командирован в Китай и Корею на должность офицера разведотдела 64‑го истребительного авиакорпуса ВВС СССР, принимавшего участие в Корейской войне (1950–1953). Перед самыми госэкзаменами отправился в Польшу, в порт Гдыня, где наши специалисты обучали египетских военных моряков. После окончания института (диплом с отличием, 1956) его пригласили на работу в Главное разведывательное управление Генерального штаба. По делам службы он побывал в ряде длительных зарубежных командировок, защищая родину уже на незримых разведывательно‑информационных фронтах холодной войны. Службу закончил полковником, старшим офицером Генерального штаба. Уволившись из армии, продолжил трудиться там уже в качестве гражданского служащего. Скончался в 2013 году.

Свою богатую событиями жизненную эпопею А. Н. Аферьев подробно и ярко описал в воспоминаниях, любезно предоставленных редакции его внучкой Валентиной Олеговной Агафоновой вместе с фотографиями, хранящимися в семейном архиве. Из весьма объемистого манускрипта мы выбрали для публикации фрагменты, относящиеся к деятельности Александра Николаевича в Китае и Корее (1953–1954), Канаде (1957–1960), Ливии (1962–1966), Таиланде (1972–1975). Текст печатается в сокращении и с вызванной этим незначительной редакторской правкой; необходимые по смыслу уточняющие реплики приведены в квадратных скобках; заглавие дано редакцией.

Александр Николаевич Аферьев

Война в Корее

(1953–1954)

Границу с Китаем мы пересекали уже без погон. В Аньдуне нас встретили и на автобусе довезли до штаба базировавшегося здесь нашего 64‑го истребительного авиакорпуса. Вскоре мы переоделись в китайскую военную форму: суконные зеленые брюки, такой же китель с отложным воротником. Погонов не было, но над левым нагрудным карманом был пришит прямоугольник из материала, на котором была надпись на китайском языке: «Китайская народно‑добровольческая армия». Так назывались войска, которые были выделены из Народно‑
освободительной армии Китая и оказывали помощь Северной Корее в ее борьбе против американской агрессии. [Нас, новоприбывших,] зачислили офицерами разведывательного отдела штаба корпуса. Мне как бывшему радисту было поручено организовать пункт радиоперехвата, активно участвовать в переводе и обработке захваченных американских документов, по очереди с остальными моими товарищами дежурить на командном пункте (КП) корпуса, вести перехват американского радиообмена «борт — земля», тут же передавать это дежурному офицеру по управлению нашей авиацией, который видел на экране радиолокационной станции (РЛС) всю картину воздушного боя и подсказывал нашим летчикам, что делать в случае опасности. Одним из важных заданий были выезды на допросные пункты, располагавшиеся непосредственно в Корее, на допросы американских летчиков.

Командный пункт корпуса размещался в нескольких штольнях медной шахты. В них было оборудовано несколько комнат и даже оперативный зал. В целом было довольно уютно, но главное — безопасно, потому что налеты американских самолетов происходили практически ежедневно. И хотя американцы пока соблюдали суверенитет Китая, но, как говорится, береженого Бог бережет. На вершине сопки, в которой находился КП, стояла довольно примитивная, еще первого поколения РЛС. Ее выносной индикатор кругового обзора находился в оперативном зале КП перед дежурным по полетам. Рядом с дежурным на столе стоял немецкий радиоприемник «ESM» ультракоротковолнового (УКВ) диапазона с очень высокой чувствительностью. Вот у этого приемника мы обычно дежурили по очереди. Главная наша задача была — предупреждать наших летчиков, что на них готовится атака. Обычно американцы летали на своих «Сейбрах» парами. И вот когда наступал подходящий момент, то есть американские самолеты были выше наших МиГ-15 и со стороны солнца, так что их и не разглядишь, ведомый пары вдруг ни с того ни с сего произносит такую фразу: «You are clear» («Ты чист»). Это означало, что ведущий прикрыт с хвоста и может спокойно атаковать МиГ. Как только мы слышим эту фразу, мы кричим дежурному, что на кого‑то из наших истребителей со стороны солнца сейчас будут пикировать два американских «Сейбра». Советский летчик, услышав предупреждение, оборачивался, обнаруживал противника и совершал соответствующий воздушный маневр, избегая опасности. <…> Главным пространством боев являлась северная часть Корейского залива и долина реки Ялуцзян. Эту полосу американцы называли «Аллея МиГов» и постоянно прилагали усилия, чтобы поддерживать в небе над «Аллеей МиГов» свое господство. В некоторых налетах число американских самолетов достигало двухсот.

Как на бывшего радиста на меня возложили задачу организовать пункт радиоперехвата. Для этого выбрали довольно просторное деревянное зданние в 2–3 км от штаба корпуса. В качестве переводчиков было решено использовать молодых китайских и корейских юношей и девушек, которые хорошо знали английский язык. Сначала на сопках построили довольно обширное антенное поле. Антенны были направленными — на юго‑восток. Это и понятно — основная опасность ожидалась со стороны Японии и острова Окинава, где располагалась авиабаза стратегического авиакомандования ВВС США Кадена. На этой авиабазе находилось несколько десятков стратегических бомбардировщиков США «Б-29». На бомбометание целей в Северной Корее они вылетали группами по 20–24 самолета. За несколько часов до вылета в район бомбометания прилетал самолет‑метеоразведчик, который изучал направление и силу ветров в данном районе. Затем он возвращался на авиабазу Кадена, и все самолеты проходили трехчасовую предполетную подготовку: устанавливались бомбоприцелы, учитывался снос ветра и так далее. После взлета бомбардировщиков на высоте около 3000 м они включали бомбоприцелы. Это немедленно фиксировалось на нашем узле радиоперехвата, и все службы предупреждались заблаговременно. К тому же времени к району «Аллеи МиГов» вызывались наши перехватчики‑всепогодники. На момент прибытия американских бомбардировщиков их уже ждали наши истребители, и начинался ночной воздушный бой.

Работа на пункте радиоперехвата шла круглые сутки. Мы перехватывали большинство радионаправлений в коротковолновом (КВ) диапазоне, которые имелись у Вооруженных сил США в этом районе. Иногда мне приходилось проверять работу пункта в ночное время. И вот идешь по узкой тропинке по вершине сопки среди густых кустов. Вдруг тебе прямо в бок или живот упирается ствол автомата, и на китайском языке тебя что‑то спрашивают. Естественно, китайского я не знаю, но два слова говоришь отчетливо: «Сулен тунжа!» («Советский товарищ!»). Короткое «Хм...», автомат исчезает, и ты продолжаешь путь.

Одной из самых важных и опасных работ в штабе авиакорпуса считались поездки на допросный пункт непосредственно в Корею. Ездили мы обычно парами. Для поездки выделялась грузовая машина‑полуторка, один человек садился в кабину водителя, второй ехал в кузове. Переезжали реку Ялуцзян, а дальше дорога шла между сопок, иногда по кустарнику, иногда по редколесью. Но эта территория уже являлась зоной действия американской авиации, и за каждой движущейся целью американские самолеты начинали самую настоящую охоту. В качестве штурмовиков американцы использовали двухмоторные легкие бомбардировщики «Б-26», на вооружении которых стояли авиационные пулеметы калибра 12,6 мм. Для того чтобы лобовое стекло наших машин не отсвечивало в небо, над ним укрепляли лист фанеры, но это не всегда спасало. Если «Б-26» обнаруживал движущуюся машину, то он начинал ее преследовать. Сопки в Корее невысокие и пологие, скрыться за скалами или в лесу было просто невозможно.

Теперь о работе на допросном пункте. Поскольку американцам удалось провести в Совете безопасности ООН решение, что боевые действия против Северной Кореи, а значит, против Народно‑добровольческой армии Китая, ведутся от имени ООН, советские части воевали здесь нелегально — ведь Советский Союз также состоял членом ООН. Было строгое указание командования: на глаза пленным американским летчикам не показываться, все допросы должны вестись только через корейцев и китайцев, а если нам требовалось задать какие‑то вопросы, следовало делать это в письменном виде, и тоже через китайцев. Длинная комната была перегорожена тяжелой занавесью. По одну сторону занавеси стоял стол, за которым сидели китайские и корейские офицеры, ведущие допрос. Перед ними спиной к занавеси сидел американский летчик, которого допрашивали. А за занавесью в нескольких метрах от американца сидел русский офицер, который слышал каждое слово и даже мог видеть допрашиваемого сзади и сбоку. Во время допросов американские летчики очень высоко отзывались о летно‑тактических характеристиках наших МиГов. У американцев уже широко применялся перегрузочный костюм «О-2», что очень облегчало летчикам пилотирование, и в частности выход из пике. В советских ВВС перегрузочные костюмы еще не были освоены. Мне пришлось переводить захваченную у американцев инструкцию к перегрузочному костюму. Помню, что ее тогда срочно отправили в Москву.

[Между тем наступил] 1954 год. Война между Южной и Северной Кореей закончилась. Велись мирные переговоры об обмене военнопленными. Налетов американской авиации больше не было. Насущной нужды в наших услугах в штабе корпуса практически уже не ощущалось. Наконец мы получили разрешение на возвращение домой.

Первая длительная командировка — в Канаду (1957–1960)

На новом месте службы — в Главном разведывательном управлении Генштаба (ГРУ) — я был назначен в управление, которое занималось радио- и радиотехнической разведкой. За рубежом для ведения радиотехнической разведки в составе резидентур (например, в составе аппарата военного атташе) были созданы так называемые группы ЗРТР (зарубежной радиотехнической разведки). В оперативном отношении эти группы подчинялись резиденту. В 1957 году меня направили в состав группы ЗРТР в Оттаву. Ехал я под крышей технического сотрудника советского посольства в Канаде на должность курьера спецохраны.

Начальство и в Москве, и в Оттаве поставило мне задачу: на первом этапе изучить весь ультракоротковолновый диапазон в районе Оттавы. Какие работают радиостанции, кто с кем ведет переговоры, о чем. В свободный от дежурства день я приходил к 7 часам и целыми днями изучал имеющиеся радиосети. Это было очень интересно: вот работают правительственные машины, кого‑то привезли на службу, и шофер докладывает на базу о прибытии. Четко работают три или четыре компании такси; отвезли клиента и тут же связываются с диспетчером, есть ли новый заказ и по какому адресу. Определились две строительные компании со своими тяжелыми машинами, они возят строительные материалы и тоже докладывают диспетчеру. Обычно перед прослушиванием эфира передо мной лежит карта‑схема Оттавы, и я сразу же вижу, где проходят те или иные машины. Для визуального ознакомления с городом я иногда один, иногда с кем‑нибудь гулял по городу, изучал улицы, ориентиры, наиболее интересные объекты и т. д.

И вот однажды, слушая переговоры компании такси, я заметил странную вещь. Один из водителей, доложив диспетчеру, что он проехал Юнион‑стейшн (железнодорожный вокзал), уже через 5 минут сообщил, что он на Шарлотт‑стрит, 12. А этого быть не может, поскольку от Шарлотт‑стрит, где, кстати, расположено советское посольство, до вокзала нужно ехать минут 20–25, а никак не 5. В чем дело? Я заинтересовался и начал внимательно слушать эту сеть. Еще одна странность — водители такси называли своих клиентов по номерам: проводил номера такого‑то до дома; жена номера такого‑то вышла из дома и идет к Юнион‑стейшн. И вот я слышу: машина номер 10 выезжает на Шарлотт‑
стрит. На улице раздался шум машины, я выглянул сквозь щелку закрытых жалюзи. Из подвального гаража выезжала «Чайка» посла. Так определился условный номер посла — «10». Через несколько дней я установил уже номера половины сотрудников посольства. Труднее было с сотрудниками аппарата ВАТ (военного атташата), так как они все жили на частных квартирах, а само здание ВАТ находилось в 10–15 минутах ходьбы от посольства. Через два месяца я знал условные позывные‑номера всех или почти всех сотрудников посольства, аппарата ВАТ и торгпредства.

Моя работа, как оказалось, значительно помогала нашим оперативным сотрудникам. Если кто‑то из них выезжал на машине на какую‑то важную встречу с нашим агентом‑нелегалом или просто с местным жителем, то, прослушивая работу этой сети, можно было сразу установить, ведут ли его машину канадские контрразведчики или он оторвался и едет один, без «хвоста». И вот он где‑то выходит из машины и делает контрольный звонок в посольство: если ему отвечают сразу, это значит, его ведут и нужно возвращаться, а если отвечают после четвертого звонка, то он свободен и может ехать, куда надо.

Главной нашей задачей являлось слежение за полетами стратегических бомбардировщиков «Б-52» ВВС США. Ведь ближе всего лететь к территории СССР было через Северный полюс, а для этого американцам требовалось пересечь Канаду. Шел всего лишь 1958 год, еще не было никаких разведывательных искусственных спутников Земли, и следить за полетами этих самолетов можно было лишь путем радиоперехвата их планов полетов и извещений о начале проверок боевой готовности. Непосредственно на канадской территории располагались три главных радиолокационных пояса. Дальность их действия не превышала 400–500 км. Между собой все три линии были соединены радиорелейными линиями. Вот эти‑то радиорелейные линии мы и должны были перехватывать. По ним шел активный радиообмен между американскими авиабазами. Для радиоперехвата мы по ночам строили на плоской крыше нашего посольства фанерные домики, внутри которых размещались круглые, похожие на зонтики, металлические антенны. В оперативной комнате организовали постоянное дежурство, которое приносило обильную информацию. В Центр пошли регулярные радиограммы с нашими данными. Появились подробные сведения о дислокации ВВС США. Вся информация по авиабазам описывалась в информационных справках и также высылалась в Центр с дипкурьерами.

Несмотря на то, что я прибыл в посольство на техническую должность, то есть без дипломатического паспорта, посол был проинформирован о том, кто я есть на самом деле и что я хорошо знаю английский язык. По легенде, которая была составлена перед отъездом, посол числил меня стажером и вносил меня в список дежурных по посольству в ночное время. Здесь мне хочется рассказать об одном таком дежурстве...