Симбирские гимназисты. Иван Цветков — третий слева в первом ряду. 1866 год. РГАЛИ

Среди российских коллекционеров и меценатов видное место занимает И. Е. Цветков, основавший в Москве художественную галерею и передавший ее городу.

Он появился на свет в семье сельского священника Алатырского уезда Симбирской губернии. В метрической книге за 1845 год записано: «Иоанн родился 28 апреля, а крещен 1 мая. Родители его: села Астрадамовки (ныне Сурский район Ульяновской области. — Ю. К.) священник Евмений Павлов Цветков и законная жена его Татьяна Никитина»¹. Спустя два месяца младенца перевезли в село Сыреси того же уезда. Там у супругов Цветковых родились еще сыновья Александр, Павел, Петр и дочь Любовь.

«Припоминаю, — писал позже Иван Евменьевич, — за какую-то провинность посадили меня за азбуку, конечно, церковнославянскую, когда мне исполнилось всего пять лет. Эта азбука показалась мне крайне неинтересной. Мне изредка кое-что поясняли, но я мало слушал и мало понимал и часто плакал от нестерпимой скуки. Мне задавали уроки и приказывали их “вытверживать”, но я <…> смотрел в книжку и думал о лесе, о лошадях, о собаках и других развлечениях. <…> Когда меня бранили или наказывали, я плакал и обливал азбуку обильными слезами, так что азбука <…> скоро приходила в полную негодность»².

Летом 1854 года Евмения Павловича перевели служить в село Дубенки. Спустя два года он отправил старшего сына в Алатырское трехклассное духовное училище. В нижнем классе было 100 учеников. Занимались они в одном помещении с окнами без форточек. Полы не мылись, а только мелись раз в неделю. Малограмотные и ленивые учителя уроки объясняли поверхностно. За успеваемостью следили так называемые аудиторы из успешных мальчиков, а некоторые великовозрастные ученики по поручению преподавателя секли розгами отстающих товарищей.

«Высокомерие и наглость аудиторов меня возмущали, — вспоминал Иван Евменьевич. — <…> я ничего не делал, чтобы снискать их снисхождение, поэтому мне ставили скверные отметки и происходили жестокие секуции. Телесные наказания повторялись иногда, даже страшно сказать, по нескольку раз в день»³.

Бурсаки жили в наемных квартирах, спали на печи, на полатях, на лавках и прямо на полу; подушки имелись далеко не у всех, а о простынях и говорить нечего. Пропитание было скудное, мясо подавалось только по воскресным и праздничным дням.

Для Ивана особенно тяжелым оказался первый год. Со второго он приноровился к жестоким порядкам и стал хорошо учиться. На годичных испытаниях получал похвальные листы. Как лучшего ученика его освободили от платы за содержание. Похвальными листами отмечали и Александра, поступившего в училище следом за старшим братом; вдвоем легче было переносить разлуку с домом.

«Уважая благонравное поведение и отлично хорошие успехи» Ивана Цветкова, училищное начальство назначило его старшим воспитанником, обязанности которого состояли «в смотрении за поведением и исправностью учеников, в наблюдении за удобством квартир и благонадежностью их содержателей и в донесении о том инспектору»⁴. Вот одно из донесений Ивана по поводу однокашников, квартирующих на Продольной улице у мещанина Г. С. Ермолаева: «Вверенные моему смотрению ученики в продолжение сих дней вели себя благопристойно и занимались уроками; кроме Николая Покровского, который ведет себя скверно: меньших себя бьет, во время занятных часов смеется и не занимается уроками. Дмитрий Бенедиктов сделался болен»⁵. При этом он, «будучи старшим над всеми старшими, находил большое удовольствие защищать младших учеников от задававшихся второстепенных старших, живо помня горькое прошлое в начале 1857 года»⁶.

При выпуске 15 июля 1862 года смотритель учебного заведения протоиерей Анд­рей Алексеевич Никольский, вручая Ивану похвальный лист и Евангелие, выразил надежду, что тот поддержит честь училища в Симбирской духовной семинарии, куда юноше предстояло поступить.

* * *

Срок обучения в семинарии составлял шесть лет. «В течение первого полугодия <…> я был идеальным семинаристом: лекции посещал без пропусков, слушал все внимательно, сочинял задаваемые упражнения по словесности или риторике. Остальное свободное время читал сочинения Державина, Карамзина, Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Лажечникова, Загоскина и других авторов, которых можно было доставать в общественной <…> библиотеке. Время даром не терял, <…> после первого полугодового экзамена я был поставлен в общем списке семинаристов, поступивших из трех конкурирующих училищ, первым учеником, или, как тогда говорили, цензором»⁷.

Зимние каникулы Иван и Александр Цветковы проводили у родителей. По возвращении в город Иван писал домой: «Итак, любезнейшие папатинька и маматинька, мы — в Симбирске. <…> Ныне утром был я в семинарии и видел общие списки. Поздравьте меня с титулом цензора первого отделения, а Сашу с титулом цензора второго отделения. <…> Квартира ничего, порядочная; нас всего трое: занимаем особенную отделенную от хозяев комнату»⁸.

В начале 1863 года в семинарию прибыли молодые преподаватели — В. Ф. Комаров, окончивший Московскую духовную академию, и Н. А. Благодаров, выпускник Казанской духовной семинарии. Они знакомили подопечных с последними выводами науки, побуждали читать Белинского, Добролюбова, Писарева, Помяловского. Вскоре Иван увлекся точными науками, а к философии и богословию охладел. Начал серьезно заниматься алгеброй и геометрией под руководством Комарова. И еще: «1863 год был переломом в моей жизни. Я узнал, что такое новые “прогрессивные идеи”, что такое выпивки <…> и что такое куренье сначала папирос, а затем скверных сигар»⁹. Бедность переносил безропотно, временами даже подтрунивал над ней. Снимал самые дешевые квартиры, давал уроки детям состоятельных горожан, но средств не хватало даже на пропитание и сколько-нибудь приличную одежду: зимой ходил в ватном пальто без мехового воротника, в летнем холодном картузе, рваных сапогах, без перчаток и калош. При этом «работал дни и ночи над собой. Своей материальной нищеты даже и не замечал и развивался быстро; в разговорах и спорах со своими приятелями уже не пасовал, и очень часто верх в спорах оставался за мной. Это давало мне энергию работать дальше без устали и не замечать моего физического истощения»¹⁰.

* * *

На следующий год Иван задумал поступить в 6-й класс гимназии, а затем в университет на математический факультет. Однако, ознакомившись с гимназической программой, обнаружил недостаточность своей подготовки: если математику, физику, французский язык он более или менее знал, то с ботаникой, зоологией, минералогией и немецким языком не был знаком вовсе. Требовались книги, но денег на них не находилось. Их и на жизнь-то не хватало. Весной 1864 года Ивану вместе с братом и неким Веселицким пришлось нанять уже даже не квартиру, а нечто вроде веранды. Спали на узких лавочках вокруг стола, на котором занимались. Питались черным хлебом, запивая его чаем или молоком. Иван, правда, пару раз в месяц обедал у своего учителя и друга В. Ф. Комарова.

Приемные экзамены должны были проходить в августе, но тут Симбирск охватили пожары, бушевавшие несколько дней. В огне погибло практически все скудное имущество Ивана. «Ночь на 20 августа я провел на окраине Симбирска в Александровском саду под небом голубым, усыпанным чудными звездами, прозяб, много размышлял и пришел к убеждению, что в Симбирске мне жить негде, не на что и незачем, ибо цель моих вожделений — гимназия — сгорела. После разных приключений без гроша в кармане я прибыл в село Дубенки в дом родителей, отстоящий от Симбирска на 140 верст. <…> В родительском доме я каждый день ел досыта, спал сколько хотелось; ни учебников, ни других книг не имел под руками. Я около месяца жил исключительно растительной жизнью и хорошо отдохнул, когда получил из Симбирска письмо <…> с извещением, что в Симбирске открывают гимназию в наемном доме 23 сентября. Это известие произвело на меня магическое действие. Я немедленно приехал в Симбирск и снова начал свою рабочую жизнь, полную лишений»¹¹.

* * *

Вступительные экзамены Иван выдержал «удовлетворительно», по математике и физике — «превосходно». В середине октября бывшего семинариста приняли в шестой класс гимназии. Вскоре его сочинение по античной литературе «Содержание и особенности греческого эпоса» признали лучшим среди работ одноклассников, а в январе 1865 года он был объявлен первым учеником.

Улучшилось и материальное положение. «По ходатайству моего молодого друга, студента Петра Лукьяновича Корнилова, <…> удалось получить уроки — готовить в 3-й класс Сашу Москвитинова, сына Фед. Фед. Москвитинова, богатого помещика. <…> За квартиру и стол я взялся давать мальчику два урока в день: один часовой утром до моих занятий в классах гимназии и другой двухчасовой вечером. Кроме того, я каждый день в течение полутора часов давал уроки на стороне <…> за плату около 40 к. за полуторачасовой урок, чтобы выработать что-нибудь на платье, а главное — на книги, которые все были уничтожены пожаром»¹².

После отъезда Москвитиновых за границу Цветков перебрался на окраину города. Увлеченно читал романы «Что делать?» Чернышевского, «Отцы и дети» Тургенева, статьи Писарева.

«Все время пребывания в 7-м классе я особой нужды не видал. Первую половину этого времени, с сентября по февраль, я прожил на уроках у Ив. Данил. Сеткова, веселого человека, смотрителя больничных заведений, а вторую половину, с марта по июнь, я прожил также на уроках у доктора Вас. Федор. Евламьева, врачебного губернского инспектора. В обоих домах я имел по мальчику, с которыми я должен был заниматься так же, как и у Москвитинова. Но здесь <…> мне полагалось за труд сверх квартиры и стола еще по 5 руб. за каждый месяц — деньги большие для меня по тогдашнему моему положению»¹³...