И.И. Левитан. Вид на Кремль и главный фасад Потешного дворца. Дерево, масло. 1870-е годы. Государственный исторический музей

В 1824 году семья Тургеневых переехала из своего орловского имения Спасское-Лутовиново в Москву. С тех пор Первопрестольная — один из важнейших городов в биографии И. С. Тургенева. Его родители — Сергей Николаевич Тургенев и Варвара Петровна Лутовинова — принадлежали к числу коренных москвичей. Здесь жили их многочисленные родственники — Кривцовы, Мухановы, Бибиковы, Черкасовы, Небольсины, Хитрово.

С шестилетнего возраста Иван впитал особый жизненный уклад старшего поколения со сложившимися традициями и обычаями. В Москве пережиты им первая юношеская любовь к Е. Л. Шаховской и последующие увлечения Т. А. Бакуниной, М. Н. Толстой, М. Г. Савиной, произошла тайная встреча с французской певицей Полиной Виардо. Учеба в Московском университете, знакомство с Н. В. Станкевичем и Т. Н. Грановским оказали большое влияние на миропонимание юного Тургенева. Университетские философские кружки впоследствии переросли в два мощных идейных течения — славянофильство и западничество. Иван Сергеевич был втянут в атмосферу бесед и споров «до пересыхания языка». Он посещал «сумасшедшего» денди П. Я. Чаадаева на Новой Басманной, покровителя искусств фабриканта К. Т. Солдатёнкова на Мясницкой, братьев Бакуниных в Хлебном переулке, А. И. Герцена на Сивцевом Вражке, опального генерала М. Ф. Орлова на Пречистенке, «взбалмошную» поэтессу и хозяйку литературного салона К. К. Павлову на Рождественском бульваре, хозяйку «республики» у Красных ворот А. П. Елагину и других, встречался с Н. В. Гоголем, М. С. Щепкиным, Л. Н. Толстым, П. М. Третьяковым, А. Н. Островским, И. Е. Репиным, Н. Г. Рубинштейном, П. И. Чайковским, В. Г. Перовым, В. Д. Поленовым...

Благодаря друзьям‑москвичам были впервые изданы отдельной книгой «Записки охотника» И. С. Тургенева (1852), увидела свет его запрещенная в Санкт-
Петербурге статья‑некролог памяти Н. В. Гоголя. Издатели Салаевы, Глазуновы, М. Н. Катков, Н. А. Основский, К. Т. Солдатёнков стремились заполучить новые сочинения писателя, быстро завоевавшие признание российской публики. Произнесенные в Москве на открытии памятника А. С. Пушкину речи Тургенева и Достоевского всколыхнули общественное мнение всей России.

Знакомые москвичи стали прототипами героев «Андрея Колосова», «Муму», «Первой любви», «Рудина», «Дворянского гнезда», «Фауста», «Гамлета Щигровского уезда», «Старых портретов», «Дыма», «Нови» и других тургеневских произведений. «Чтобы у меня что‑нибудь вышло, надо мне постоянно возиться с людьми, брать их живьем. Мне нужно не только лицо, его прошедшее, вся его обстановка, но и малейшие житейские подробности»¹. Поэтому герои Тургенева обитали в органичных для них местах города. Так, Зинаида Засекина из обедневшего княжеского рода («Первая любовь») жила в дачной местности за Калужской заставой; студент Андрей Колосов — в неблагополучном грязном закоулке, где во дворе дома толстая баба развешивала белье; бойкая мещаночка‑швея («Пунин и Бабурин») — в укромном гнездышке на Садовой в одноэтажном домике с покривившейся тесовой крышей; самоотверженная Елена Стахова («Накануне») — в большом деревянном особняке, украшенном «колоннами, белыми лирами и венчиками над каждым окном»; женщина редкой красоты Ирина Осинина — недалеко от Собачьей площадки в районе Арбата в одноэтажном деревянном домике с полосатым крылечком, с зелеными львами на воротах и прочими дворянскими затеями. И, конечно же, на Остоженке в сером доме с белыми колоннами властвовала над многочисленной дворней старая скучающая и жестокая барыня («Муму»).

В портретной галерее «тургеневских москвичей», как их хочется здесь называть, мы уделим внимание персонам, без которых Москва попросту не была бы Москвой, без которых непредставимо ее интеллектуальное пространство. Одни из этих людей широко известны, другие — почти забыты. Но все они — яркие представители огромного московского мира, повлиявшего на жизнь и творчество И. С. Тургенева.

* * *

В Петроверигском переулке располагался один из самых значимых для Ивана Сергеевича домов — дом Боткиных, принадлежавший прославленному купеческому роду чаеторговцев. Сергей Петрович Боткин, знаменитый врач‑терапевт, был лейб‑медиком Александра II и Александра III, Дмитрий Петрович — известным собирателем произведений живописи и графики, набожный Петр Петрович — старостой открывшегося храма Христа Спасителя, одновременно ведущим торговлю чаем и занимавшимся производством сахара. Под крышей этого дома встречались Л. Н. Толстой, Н. П. Огарев, А. И. Герцен, Н. В. Гоголь, М. С. Щепкин, А. А. Фет, Т. Н. Грановский, В. Г. Белинский, Н. А. Некрасов. Их привечал гостеприимный хозяин — Василий Петрович Боткин (1810–1869). С ним Тургенев познакомился в 1842 году, возвратившись из Берлина, куда после года учебы в Московском университете отправился совершенствовать свое образование. Собиравшиеся за обильным столом рассуждали об истории, искусстве, литературе, театре, философии, религии и реалиях жизни. А. И. Герцен в «Былом и думах» писал: «Так и вижу теперь всю застольную беседу где‑нибудь на Маросейке <…>, Боткина, щурящего свои и без того китайские глазки и философски толкующего о пантеистическом наслаждении есть индейку с трюфелями и слушать Бетховена».

Известный гастроном, сибарит, сластена, любитель устраивать роскошные пиршества, В. П. Боткин учился в московском частном пансионе, затем в 1830–1840‑х годах впитал творческую атмосферу кружков Н. В. Станкевича и В. Г. Белинского. И. С. Тургенев был читателем боткинских статей по философии, русской и западной литературе, искусству, на протяжении многолетней дружбы ценил в нем ум, чувство прекрасного, с готовностью принимал порой ядовитую критику. Писатель всегда прислушивался к мнению Боткина о своих произведениях, называл Василия Петровича «дедом», «ментором», и тот, противоположный Тургеневу по натуре и далекий по социальной принадлежности, «смотрел» за младшим другом и старался «оберегать» его, не уставая наставлять на путь истинный. Так, в 1855 году 33‑летний Тургенев откровенно сообщал Боткину из Санкт-Петербурга: «Но кого бы ты не узнал — это меня, твоего покорного слугу. Вообрази ты себе меня, разъезжающего по загородным лореточным балам, влюбленного в прелестную польку, дарящего ей серебряные сервизы и провожающего с нею ночи до 8 часов утра! <…> Но теперь я объелся по горло — и хочу снова войти в свою колею — жить философом и работать — а то в мои лета стыдно дурачиться!»² «Дядька» Василий Петрович отвечал ободряюще: «Ах, милый Тургенев, — именно дорожи добросовестностью труда и не думай о том, что из этого выйдет. Ты словно кокетничаешь со своим талантом и боишься быть самим собой. От этого в произведениях твоих — так мало чувствуется личности автора. Подумай: ведь ты не высказал и сотой доли того, что происходит в душе твоей!»³ 

Боткин, как и Тургенев, примыкал к западникам, но являлся «западником, только на русской подкладке из ярославской овчины, которую при наших морозах покидать жутко» (А. А. Фет). По его совету И. С. Тургенев обратился к знакомому московскому знакомому цензору и литератору князю В. В. Львову с просьбой прочитать рукопись «Записок охотника», и тот дозволил рукопись к печати. В результате стараниями «тургеневских москвичей», о чем уже сказано выше, в августе 1852 года увидела свет книга о крестьянской России.

* * *

Другой инициатор этой тургеневской публикации — врач, поклонник Уильяма Шекспира Николай Христофорович Кетчер (1809–1886). Очарованный творчеством англичанина, он стал одним из первых в России переводчиков шекспировских произведений на русский язык. Известна дружеская эпиграмма И. С. Тургенева на Н. Х. Кетчера в связи с его переводами:

Вот еще светило мира!

Кетчер, друг шипучих вин;

Перепер он нам Шекспира

На язык родных осин.

Друзья ценили Кетчера за готовность в любую минуту прийти на помощь — порой довольно необычного характера. Например, в 1835 году он поспособствовал похищению девицы Е. В. Сухово-Кобылиной, влюбленной в своего домашнего учителя Н. И. Надеждина. Тайное венчание не состоялось, девица впоследствии стала графиней Салиас де Турнемир, писательницей, знакомой И. С. Тургенева. А. И. Герцен при содействии Николая Христофоровича тайно увез из московского дома будущую жену Наталью Александровну Захарьину, с которой обвенчался во Владимире. В свою очередь, друзья Кетчера купили ему в складчину домик на 3‑й Мещанской улице, и вскоре хозяин наполнил его больными беспризорными кошками и собаками.

Неоднократно Тургенев обращался к Кетчеру за помощью в издательских делах. «Сделай одолжение, отвечай мне несколько слов, не медля — а я тебе большое спасибо скажу. Жму тебе руку, кланяюсь твоей жене и всем добрым знакомым. Преданный тебе Ив. Тургенев», — писал Иван Сергеевич в июне 1862 года, прося Кетчера оказать ему содействие в денежных расчетах по выпуску отдельной книгой «Отцов и детей» и вести наблюдение за работой⁴. В образах героев ряда произведений И. С. Тургенева угадываются некоторые внешние черты Николая Христофоровича (Остродумов в «Нови», «сорокалетний бурш» в «Рудине», Тит Биндасов в «Дыме»).

* * *

На той же 3‑й Мещанской улице жил знаток московских древностей, молодой историк Иван Егорович Забелин (1820–1908), с которым И. С. Тургенев познакомился в начале 1850‑х годов.

И. Е. Забелин, рано потерявший отца, в детстве испытывал «неодолимые бедствия». Получивший пятилетнее образование в Преображенском сиротском училище, он работал в Оружейной палате, где занимался разборкой архива. Ко времени знакомства с Тургеневым его исследования вылились в статьи по истории русского быта. Позднее Забелин стал автором более 250 книг, множества статей, публикаций исторических документов, одним из основателей Исторического музея. «Светлый русский ум и живая ясность взглядов», — характеризовал его Иван Сергеевич в одном из писем к С. Т. Аксакову⁵.

В июне 1852 года И. С. Тургенев предложил И. Е. Забелину деньги на издание книги «Домашний быт русских царей в XVI–XVII столетиях»: «Я убежден, что Ваша книга будет истинным подарком для всякого русского (а потому можете себе представить, как мне приятно доставить Вам возможность издать ее). <…> Я, повторяю, убежден, что Ваша книга сделает много добра. Ни у кого не нахожу я той ясной простоты изложения и того русского духа, в хорошем смысле этого слова, которые мне так нравятся в Ваших вещах»⁶. Писатель просил историка не церемониться и выражал готовность оказать ему любую услугу. Однако предложение было отклонено в связи с неготовностью Забелина выпустить отдельную книгу, объединив в ней разрозненные статьи; «Домашний быт…» вышел только в 1862 году.

И. Е. Забелин упоминает в дневниках о совместных обедах с И. С. Тургеневым в 1859 и 1872 годах в компании с В. П. Боткиным, Н. Х. Кетчером, К. Т. Солдатёнковым, Б. Н. Чичериным. Тургенев и сам приходил к Забелину в скромный дом, где тот обитал с семьей. В 1872 году Забелин отметил в дневнике: «В 4 часа посетил меня Тургенев от Кетчера. Сидел больше часу. Разговор был о состоянии нашей литературы. Я говорил о пошлости, которая теперь почитается за принцип художества, что в этом без вины виноват Гоголь, “Мертвые души”, которым стали подражать и забыли, что в них все‑таки лежала глубокая и широкая идея. Теперь идей нет»⁷.

В 1852 году И. Е. Забелин совершил с И. С. Тургеневым прогулку‑экскурсию по Кремлю, рассказывая о московской старине. Когда же писатель заинтересовался историей старообрядчества, Иван Егорович познакомил его с материалами о протопопе Аввакуме, боярыне Морозовой. В воспоминаниях А. Н. Луканиной, ставшей впоследствии секретарем Тургенева, сохранился отзыв последнего на оценку Забелиным одного из авторов‑старообрядцев XVII века: «Я часто перечитываю его книгу. <…> Вот она, — сказал он, — живая речь московская. <…> Так и теперешняя московская речь часто режет ухо, а между тем это речь чисто русская»⁸. По мнению Ивана Сергеевича, именно москвичи являлись носителями настоящего русского языка. Так, одна из героинь повести «Вешние воды» Марья Николаевна Полозова «говорила по‑русски удивительно чистым, прямо московским языком — народного, не дворянского пошиба».

Высоко оценил И. С. Тургенев и труд И. Е. Забелина «Минин и Пожарский. Прямые и кривые Смутного времени». В дневниковой записи от 2 июня 1872 года Забелин упоминает о встрече с Тургеневым в Кунцево: «Он очень обрадовался и наговорил много любезностей, заявив, что я единственный человек, труды которого он особенно уважает. Теперь сказал, что у вас важно то, что вы вполне русский и не славянофил, а между тем славянофилы только одних себя и почитают русскими»⁹. Однако через семь лет, в 1879 году, Тургенев, прочтя вышедший второй том забелинской «Истории русской жизни с древнейших времен» (первый том появился в 1876 году), разочарованно пишет П. В. Анненкову: «Есть молниеносно яркие вспышки, освещающие славянские исторические дебри на большие пространства, но это какой‑то любовник <…> нашей старины. Он волочится за св. Ольгой, называя ее голубушкой, на Олега не насмотрится, Святослава величает Петром I десятого столетия, а у Владимира находит нежную душу; у всех же государственную мудрость первого сорта»¹⁰. Два тома, о которых идет речь, представляют собой труд, посвященный до­христианскому перио­ду истории Руси. Работая над ним, Забелин осознавал нехватку археологических материалов, античных и раннесредневековых источников и писал Б. Н. Чичерину, что это — «не ученая книга, а вопль русского человека, что его история обрабатывается односторонне, исключительно под немецким углом зрения»¹¹. По мнению ученого, истоки русской самобытности следует искать в чертах народного быта и в облике дохристианских городов...