Первая поездка на Донбасс. Сергей Ярцев, священник Алексий Воронюк и Даниил Давыдов. Июнь 2022 года

В тот вечер Серега был другим. Кротким и словно светящимся изнутри. На прощание хлопнул меня по плечу, сказав:

— А знаешь, я за вас с Сашенькой спокоен. Ты молодец.

К чему это он? Что во мне поменялось? А вот в нем что‑то определенно изменилось. Немного помолчав, он добавил:

— Вернуться бы, что‑то я в этот раз беспокоюсь.

Трудно сказать, кем был Сергей Ярцев больше — московским экскурсоводом, историком, дрессировщиком хищных птиц, блогером или волонтером? В первую очередь он, конечно, был другом.

Все, за что он брался, он делал по‑настоящему, на сто процентов. Если лекция — то непременно работа в архивах, экскурсия — обязательно повторение материала перед встречей с публикой. Мне трудно судить о его мастерстве в работе с хищными птицами, эта наука так и осталась для меня тайной, но, думаю, он и здесь был на высоте. В костюме царского сокольника, коренастый, с короткой окладистой бородкой, Серега выступал в музее‑заповеднике Коломенское, демонстрируя соколиную охоту царского времени.

Мы познакомились лет десять назад. Он позвонил мне, представился и попросил о помощи. Нужно было спуститься в подземный коллектор речки Сорочки и выяснить, не из‑за нее ли разрушается стена колумбария на Введенском кладбище (автор — известный исследователь московских подземелий. — Ред.). Вниз он, конечно же, полез вместе со мной. Хоть причину разрушений мы и не нашли, Сергей был в восторге. Еще бы — подземная Москва открывала перед ним свои двери. Вскоре он побывал и в других знаменитых московских подземельях. Но одних подземелий, ему, конечно, было мало. Он сидел ночами за старинными планами, вычисляя русла старомосковских рек и ручьев, спускался в остатки Мытищинского водопровода, отслеживая его первоначальную трассировку. Как‑то он заявил мне:

— Подземная история нуждается в более тщательном подходе, нужно организовать отдел подземных исследований!

И такой отдел через несколько месяцев действительно был учрежден. Небезразличным к подземной истории оказалось Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры.

Вместе с Серегой мы снимали сюжеты для соцсетей, публиковали статьи в периодических изданиях, читали лекции и вообще много работали в соавторстве. Наш дуэт понравился публике, и название для него мы придумали оригинальное — «Диггер и сокольничий».

С чем у Сереги были проблемы, так это с церковью. Не любил он церковь, но и это разрешилось вдруг самым неожиданным образом. Мне написал наш подписчик из Пскова, настоятель храма Успения Пресвятой Богородицы с Пароменья отец Алексий и пригласил нас в гости.

— Даня, ты мое отношение к религии знаешь, я в церковь — ни ногой, что хошь делай! — напутствовал меня Серега, усаживаясь в машину. — Ради тебя еду.

Однако в храм Серега все‑таки пошел, и не в один, а самое неизгладимое впечатление на него произвел Псково-Печерский монастырь. Оттуда он вышел серьезным и задумчивым.

— Это я ходил туда с исторической точки зрения, а так бы не пошел, ты меня знаешь! — оправдывался он.

А потом Серега в Псков зачастил. Ездил туда как на работу, да и с батюшкой сдружился, стали они — не разлей вода. Месяца через полтора после нашей первой поездки отец Алексий прислал мне фотографию, на которой Ярцев во время службы подает кадило.

— Как будто открылось мне что‑то тогда в Печорах! — говорил Серега, крестясь на храмы.

В 2022 году он вдруг заявил:

— Батя наш на СВО собрался. Просит, чтобы мы с ним съездили, гуманитарку отвезли, у него машина старая, не доедет.

Такие вопросы с кондачка не решаются, нужно ведь и с женой посоветоваться, прежде чем на войну ехать. Однако супруга моя была полна решимости:

— Если вы с Ярцевым не поедете, я сама поеду! — заявила Саша.

Никогда прежде мы не бывали на Донбассе. Насколько хватало глаз, расстилались зеленые невозделанные поля и где‑то далеко‑далеко, у горизонта, смешивались с голубым. А по ним серой змейкой извивалось раскатанное гусеницами шоссе, по которому, точно куры, разгуливали фазаны. «Неужели здесь полыхает война?» — невольно возникали сомнения. А вскоре мы уже увидели такое, что не оставляло никаких сомнений: война. Подстриженные точно машинкой парикмахера‑великана редкие лесопосадки; сгорбившиеся, как старушки под тяжелой ношей, опоры ЛЭП; мертвые поселки с развороченными многоквартирными домами, гильзы от снарядов и далекие дымки наших «градов»… Конечно, мы бы не оказались в тех районах, если бы не наш батюшка: его друзья‑солдаты провели нам своеобразную «экскурсию».

Ночевал я затем в расположениях Бахмута — черного, как лицо прокаженного, города, засыпая и просыпаясь под несмолкаемый гул, бывал в госпиталях, оказывался под артобстрелом. Помню, мы вышли с Ярцевым ночью к разрушенному мосту над Бахмуткой. Низкие зимние тучи озарялись желтоватыми вспышками, казалось, будто кто‑то, подсвечивая одеяло изнутри фонариком, пытается разорвать его, но никак не может. Где‑то со стороны Соледара небо пронзали оранжевые нити, а вскоре доносился тяжелый вздох нашей арты. Ничего более страшного и красивого одновременно я не видел никогда в жизни. Но для меня это все равно были «экскурсии», которые организовывал Сергей. Он стал ездить туда каждый месяц. Знал, кто и где служит, кому что нужно, и его уже принимали как своего.

Как‑то раз я помогал Ярцеву, гнал из Москвы в батальон УАЗик к Дню защитника Отечества. За Воронежем задние колеса начали предательски скользить, меня развернуло и дважды перевернуло через крышу. Все произошло так быстро, что я даже не успел испугаться. Отделался рваной курткой и царапиной на лбу.

— Данечка, слава Богу, что ты живой, ну как бы я Саше сказал, если бы что случилось? — обнял меня Сергей. — Я думаю, тебе не надо пока больше ездить, это знак.

Я и не ездил. Ездил Серега, а с ним наш общий друг — историк Миша Чернышев.

1 декабря меня разбудил телефонный звонок. Сбивчиво, захлебываясь слезами, Мишина девушка кричала в трубку:

— Они разбились, разбились. Серега — всё!

— Оля, ты уверена? Это не ошибка?

— Нет, мне только что звонил Миша, он в больнице. Их занесло, они врезались в столб.

Я набрал номер Сережиной жены, мне предстояло сказать ей, что она стала вдовой.