Фрагмент карты 1812 года

Активно развивающийся район столицы Некрасовка сейчас вовсю застраивается зданиями современной архитектуры. Многоэтажная индустриальная застройка порой заслоняет — в прямом и в переносном смысле — богатую историю этого места. Предлагаем вспомнить некоторые ее страницы.

■ ■ ■

Название «Некрасовка» появилось в начале прошлого века: населенному пункту дали такое имя в честь последнего владельца здешнего имения — купца 1‑й гильдии чаеторговца Егора Ивановича Некрасова. На Лубянке Некрасову принадлежал большой магазин. До сих пор на доме № 7 по Лубянскому проезду сохранилась довольно странная надпись, выполненная в технике кирпичной кладки: «19 ЧАИ НЕКРАСОВА 00». Купец торговал не только чаем, но и какао, ванилью и другими колониальными товарами.

Имение и село при нем в течение 300 лет до Е. И. Некрасова и некоторое время после него называлось «Бедрино» (иногда пишут «Бердино»). seks shop Впервые оно упоминается в писцовых книгах за 1627 год как находящийся в ведении казны приселок села Котельники. По описи 1680 года в Бедрине числилась ветхая церковь Георгия Страстотерпца и четыре крестьянских двора.

В 1683 году владельцем Бедрина становится боярин Иван Михайлович Милославский. Через пять лет его вдова продала имение Алексею Петровичу Прозоровскому — сподвижнику Петра I. А затем у вдовы Прозоровского Бедрино приобрел Матвей Петрович Гагарин — комендант Москвы. Впоследствии село долго принадлежало людям скромным, не оставившим заметного следа в российской истории.

■ ■ ■

Место это стало популярным в первой половине XIX века, когда имением владел Федор Федорович Кокошкин (1773–1838). В юности он служил в армии, затем учился в Московском университете, который, впрочем, не окончил. Занимал разные гражданские должности. С 1821 года состоял советником Комиссии для строений по надзору за возведением зданий Большого и Малого театров, а 30 марта 1823‑го высочайшим указом был назначен директором Московской Императорской труппы.

Кокошкин с юности участвовал в любительских спектаклях, писал и переводил пьесы, а у себя в доме на Никитском бульваре близ Арбатских ворот¹ открыл салон, который посещали актеры, литераторы, драматурги — М. С. Щепкин, М. Н. Загоскин, М. А. Дмитриев, А. И. Писарев, С. Т. Аксаков и другие. Писатель В. А. Соллогуб вспоминал: «Фигура его отличалась необыкновенною оригинальностью. Он был малого роста, в рыжем парике, с большой головой и нарумяненными щеками. Носил он длинные чулки в башмаках с пряжками и атласную culotte courte (короткие штаны — кюлоты. — С. К.) черного, а иногда розового цвета. Он казался олицетворением важности, пафоса и самодовольствия. Перевод “Мизантропа” (комедия Мольера. — С. К.) предоставлял ему видное sex shop место в русской драматической литературе, и ему‑то он был обязан своим званием директора императорского театра. Он, впрочем, заботился добросовестно своею должностью. Им поощрены были дебюты П. С. Мочалова, М. С. Щепкина и В. И. Живокини, которые всегда относились к нему с благодарностью. При нем процветала актриса Сандунова. Репертуар состоял преимущественно из пьес переводных, трагедий Озерова, опереток князя Шаховского и драм Полевого»².

Дополняют портрет нашего героя воспоминания С. Т. Аксакова: «Кокошкин беспрестанно декламировал наизусть разные стихи, даже отрывки из трагедий. Правду сказать, он даже надоедал нам своей декламацией... Орган у него был чудесный, грудь высокая и необыкновенно развитая, он мог декламировать с большим наружным жаром, не уставая, vibratör от утра до вечера; он находил в этом большое наслаждение и видимо утешался чисто взятыми верхними интонациями или полнотою грудных своих тонов. Надобно сказать, что его чтение с первого раза поражало и даже увлекало всех, что большинство людей, его слыхавших, считало Кокошкина первым, несравненным чтецом. sex shop На публичных чтениях в Обществе любителей русской словесности он был поистине великолепен: полнозвучный, сильный, приятный и выработанный голос его обнимал всю залу, и не было слушателя, который бы не слыхал явственно каждого слова, потому что произношение его было необыкновенно чисто. Но должно признаться, что истинного сердечного чувства и теплоты в его чтении не было. Услыхав Кокошкина, несколько раз читающего одну и ту же пиесу, можно было сейчас это почувствовать: одинаковость приемов, одинаковость переходов из тона в тон, несмотря на наружный жар и даже подчас вызванные слезы, обличали поддельность и недостаток истинного чувства. А потому люди, никогда не слыхавшие или очень редко слушавшие Кокошкина, слушали его с восхищением или по крайней мере с удовольствием, а люди, составлявшие его почти ежедневное общество, — со скукою и даже с досадою»³.

Актерскими приемами Федор Федорович часто пользовался в сложных политических и жизненных ситуациях. Поэт, критик, мемуарист М. А. Дмитриев передает анекдотическую историю: «По кончине государя Александра Павловича Кокошкин был то беспрестанно в печали о почившем, то в радости о восшествии на престол. Никогда еще игра его физиономии не имела такого опыта: это была совершенно sex shop официальная ода в лицах! Когда было объявлено о воцарении Константина, он всем повторял слова: “Слава Богу, мой милый! Он хоть и горяч, но сердце‑то предоброе!” По отречении Константина он восклицал с восторгом: “Благодари Бога, мой милый!” — и прибавлял вполголоса: “Сердце‑то у него доброе, да ведь кучер, мой милый, настоящий кучер!”»⁴.

■ ■ ■

Весной 1827 года Ф. Ф. Кокошкин перенес свой салон в подмосковное имение Бедрино, пригласив друзей‑теа­тралов на природу. В поездке принимали участие композитор А. Н. Верстовский, водевилист А. И. Писарев, драматург и режиссер князь А. А. Шаховской, «презабавный оригинал» И. И. Пущин, писатель, литературный и театральный критик С. Т. Аксаков и еще два завсегдатая кокошкинского салона, чьи имена остались неизвестны⁵.

Проделав путь в 30 верст на двух четырехместных колясках по «весьма дурной и лесистой дороге», гости прибыли в Бедрино. «Местоположение было довольно плоское и обыкновенное, — записал первое впечатление Аксаков, — но огромная полоса воды светлела издали и красила все. Большой деревянный дом стоял на покатом пригорке недалеко от края озера, весь окруженный зеленью распустившихся лип и берез. Старый и темный парк тянулся вверх по озеру вдоль дорожки, которая живописно лепилась по самому краю берега».

После первого знакомства с усадебным домом и парком последовали два дня «активного отдыха» — катание на лодках, прогулки, рыбная ловля… Устроили и литературный вечер, в ходе которого авторы читали свои, а любители словесности — чужие произведения. Самым удачным рыбаком оказался Писарев. На второй день с утра он удалился от компании и поймал двух щук, одна из которых весила «фунтов шесть» (более 2,7 килограмма), а также полтора десятка окуней — каждый по фунту (454 грамма).

Сильное впечатление на гостей произвели плавучие острова Бедринского озера, о чем поведал С. Т. Аксаков: «Походив, мы воротились довольно поздно и нашли уже накрытый стол на берегу озера, в густой древесной тени. Обед шел живо, весело и даже шумно, как вдруг один из старинных слуг Кокошкина торжественно сказал ему: “Ваше превосходительство! Острова приплыли посмотреть, как вы изволите кушать!” Мы оглянулись и сквозь ветви дерев увидели подплывшую флотилию островов. Мы вскочили из‑за стола и сошли на берег: шесть островов, из которых некоторые были значительной величины, пригнанные легким ветерком, полукругом, тихо подходили к пристани. Мы приветствовали их громкими восклицаниями, хозяин потребовал шампанского, и мы отсалютовали полными бокалами. К вечеру острова подплыли еще ближе, потому что тут вода была глубока, но когда солнце село и ветерок потянул от запада, острова как‑то столпились и потом начали медленно отплывать. Поутру они были уже на другом конце озера»...